kropyva1

Вчера в "Факеле" бесплатно пускали на "Мелодию для шарманки". 

Про сам фильм, кроме того что он стилистически безукоризнен и идейно выдержан, говорить не хочется совершенно. "Красоту трудно судить" (с). 
Жесткая рождественская сказочка  с мстительным опрокидыванием жанровых клише (добрые феи, диккенсовские джентльмены, благородные разбойники, свалившееся с неба, то есть, из-за  перегородки вокзального туалета богатство  не спасают маленьких странников), издевательским окончанием микросюжетов, ослепительным парадом уродов... Снова Муратова сняла эпохальную фреску, вереницу эпизодов, связанных сквозными персонажами - сиротами, ищущими своих отцов, ну или Отца (это главная сюжетная линия). Воспроизводящийся финал каждой ситуации - неиспользованная возможность, несбывшаяся надежда, неслучившееся чудо. При том, что Чудо всегда где-то рядом. В финале отрок засыпает в пустом доме в Успенском переулке. Явившиеся утром волхвы находят в "яслях" труп.
Еще там много беспощадной сатиры, буйноцветущих, как у одной Муратовой только, дегенератов, укроколорита, причудливого уродства, зоологизма в поведении двуногих.
Все это и Киру Муратову я давно и верно люблю, вот почему потащилась на тот показ в "Факел".

В зал из своих щелей наползли сплошь пенсионеры, любители халявы. Из цветущего поколения нас было трое, и пришли мы не вместе.  
Перед началом просмотра разыгралась сцена во вкусе режиссера, на которого мы собрались. Немолодой дядька долго и яростно шуршал пакетом, взрывая тишину. Сидевшая впереди бабулька в плетеной шляпе и с веером язвительно предположила, что когда фильм начнется, шуршание все же прекратится. Ее предположение задело и обидело дядьку, он ответил недружелюбно, что бабульке делать в кинотеатре нечего, сидела бы дома. А шуршать он будет, сколько  надо! И тут же осуществил свою угрозу.
Зрителей, принявших сторону бабульки, оказалось совсем немного. Основная масса примкнула к шуршателю, раздавались возгласы, что кому какое дело, фильм-то ведь еще не начался. Бабульку осуждали - кто сокрушенно, кто негодующе.
 Бабулька свирепо обмахивалась веером и выдерживала презрительное молчание.
Дядька, почувствовав поддержку зала,  шуршал, сколько было сил, шуршал насмерть.
И тогда бабулька пересела на два ряда вперед.

Их, скорее всего, очень мало осталось - тех, кто Алису Зражевскую, прекрасную, в своей жизни еще не встретил. И зачем бояться категорических выводов: это может означать, что жизнь - куда-то не туда. А чтоб стала "туда", надо набрать, к примеру, ostroe_uho, найти, пойти и не вернуться. Потому что там так, что онеметь можно. И я не буду тут восторженно мычать, а  дам  лучше слово приятелю-художнику, который сказал: "Виртуозно владеет рисунком цветом, композицией, обладает неожиданным мышлением и юмором...Все очень свежо и позитивно". -
Мне здесь понравилось каждое слово, кроме "позитивно", но это потому что у меня к нему по жизни отвращение...

Выйдя на вечернюю прохладу с "Жары" по пьесе Наталии Мошиной в "Практике", спутник пробормотал: "больше никогда  не буду  говорить "эта страна". Вот вам, пожалуйста, волшебная сила искусства (ТМ). 

Можно считать этот коротенький пост раздачей долгов, потому что постановка не размыла удовольствие от чтения (которое было первичным). Сценическое воплощение пьесы Н.Мошиной В.Агеевым  деликатно: скрытая режиссура, практически документальный стиль с небольшой долей гротеска. 
Что прекрасного в пьесе: остро-современная (вечная притом) тема новые герои (экстремисты-идеалисты), нелинейный нарратив, зрелое драматургическое мастерство в ведении параллельных сюжетов, из которых один - весь на высокой ноте, второй - исполненный цинизма, энергия и агрессивность текста, свежая идея о бесполезности самопожертвования в ситуации блокирования властью информации об "акции" - энергосберегательный способ подавления гражданских протестов. 

И в финале не было жирной точки и рецепта противоядия. Вместо них красивая песня была.


   

"акция! Три ананаса за сто рублей. акция!" - с надеждой взывал огородник с ближневосточными чертами. А я шкандыбала полуживая через рынок и в акции, естественно, не поучаствовала.  

Столичные русалки все как одна обрядились в долгополые юбки анилиновых расцветок, не хуже цыганских. Волосы, тем не менее, убирают на греческий манер, закручивая с боков и на затылке под раззолоченный обруч, крепящийся на лбу. Красоты не бывает много.

И профсоюзные, куда же без них. Белых маечек, таких, какую носил объект вожделения БЛаБ в "Белом хастлере", - всё брешут люди  - замечено немного . Но ведь пидараса выдает не маечка, а сотовый телефон, по которому владелец напряженно отслеживает конъюнктуру рынка на QGays. В подземном и наземном транспорте, предприятиях общепита, кинозалах... везде.

Телесатые тетеньки с выями в росе и шлеями бюстгальтера из-под сарафанов.

Пивные алкоголики в мятых шортах.

Я люблю тебя, Москва!

... уши заткну и все равно  слышу: Женовач, Женовач...
И немедленно  перед глазами - старый спектакль по чеховской повести "Три года".
тут, если по-хорошему рецензию писать, надо и о Чехове, и о тоске его по "большому жанру". И о том, что не бытописатель автор, а модернист и родоначальник абсурдистской драмы. И быт у него - не фон, не среда,  а событие. Конфликт - не действие и противодействие, не столкновение чьих-либо интересов, а необратимое, нелогичное, неподвластное человеческой воле течение жизни.  У Чехова не отвечают прямо на заданный вопрос, а развивают собственный  нескончаемый внутренний монолог,  язык здесь - способ конспирации и стратегия капитуляции, но не средство  общения,  слова не обнажают, а скрывают смысл. Наконец, отсутствуют персональная вина, главный злодей и главные герои.
И вот мы смотрели с кузиной "Три года",  любимую обеими прозу.
И я этого не приняла категорически.
Нет, никому не запрещено отрываться ,и как на батуте, взмывать над текстом, "не ведая преград" (с). 

Только "отрыв" должен быть не произволом, не капризом и уж точно не насилием над материалом, а продолжением эстафеты. Не расщепление структуры произведения, а как можно более органичным ее переносом в другую знаковую систему. 
И здесь лично для меня представляют важность авторская опика, то есть идея, угол зрения на данную проблему и  отношение к героям и событиям.
Что мы видим в спектакле Женовача: Юлия Сергеевна, чужеродный элемент, спасает деградирующую семью Лаптевых религиозностью (Чеховым лично не разделяемой) и слепым чувством долга, приверженности сомнительным столпам.
О чем повесть? - О том, как за каких-то три года перекинулась на противоположность жизнь героя. как сделался он далек от прежнего себя... А что будет через десять, двадцать, сто лет (чеховский рефрен)?. 
Любил женщину, женился и с равнодушием встретил готовность повзрослевшей жены ответить на чувство. Согласился заниматься делом, в которое не верил, к которому питал отвращение. Заново влюбился в бывшую любовницу, которой теперь совсем не до него. Похоронил родных, сделался главой фирмы, не имея к тому интереса и призвания...
Противоречие в чем.
У Женовача в семье - содержание жизни и спасение рода.
Для Чехова семья -  ловушка,  несвобода, подавление личности.
Когда в спектакле Юлия Сергеевна  велит Лаптеву заняться  чуждым ему семейным бизнесом, отравившим  детство,  травмировавшим душу, бизнесом, в который герой не верит, это - благо, это самопреодоление.
У Чехова же за героем захлопнулась западня. И до самой своей смерти несчастливый миллионер обречен теперь делать то, к чему не лежит  его сердце, по велению той, которую больше не любит.

Потому что человек не задан раз навсегда, он стареет, он меняется... а внешние структурные рамки жестки и неизменны. Люди - заложники принятых сгоряча или по недостатку опыта решений, хода событий, на которые не в силах повлиять: слишком много  частных воль формируют их, -  склада собственного характера и характеров близких людей...
Постановка Женовача была про семейственность и отказ от частного (эгоистического) во имя общего (родового), хоть  никаких доводов в пользу последнего в исходном тексте не содержалось.
Семейственности и уз Чехов боялся и как мог -  бежал, даже в жены выбрал блядь, которая как луна: появлялась на время и исчезала (с). 
Так какого, спрашивается,  было  приживлять пусть распрекрасную  идею к чужеродному материалу?!

Сейчас, когда все прогрессивное человечество повставало на защиту Пусси Райот... Я нет, я хоть и против ареста и заточения Пуссек, и в сцыкотливости меня  заподозрить непросто, но  гражданский пафос не прикалывает . Я и на Тверскую в феврале ходила с корыстной цель пофестивалиться без аккредитации. Пофестивалилась,  расскажу  об этом при случае. 
А сейчас вспомнила и рассказываю о старинном приятеле, покойном по зависящим от него обстоятельствам. Этот приятель... В те поры не изобрели еще  слова "троллить", но определяемые  этим словом стратегия, стиль поведения давно были в ходу. Попросту: доведение оппонента до белого каления наигранными  дотошностью и тугоумием.
Покойный приятель, о котором речь, не любил и не уважал клерикалов, особенно от РПЦ. Ему была противна и сама религиозность, и идея бога-творца-вседержителя. Активному, безбашенному, эксцентричному приятелю невозможно было довольствоваться  осознанием себя безбожником и благодушными диспутами с носителями нательных крестов. "Крови, Яго, крови!" - властно требовало нутро.
И тогда приятель, житель маленькой благополучной страны Евросоюза, не снимая головного убора вваливался в божий храм и с идиотским видом приставал к служителям культа и приспешникам их: "а эти иконки для машины... если я куплю их, то не попаду в аварию, да?" ( возле лавки с церковными амулетами).
"Батюшка, а что думает церковь об анальном сексе?" (это уже у книжных раскладов, где верующие, в том числе, обучаются правилам интимного общения).
"Молодой человек! Вы шапку-то снимите!" - возвышали на него голос блюстители традиций...
Не снимал, продолжал убедительно валять  дурака со всем присущим ему артистизмом. 
Не забываю, вспоминаю, жалко.

Ну что ж, раз так, то так. Раз те, кому законом божьим-человеческим заповедано с нами в печали и в радости, а им закон что дышло... Будем тогда собственными силами. В субботу в Лужниках на батуте скакать (я ли не звала, я ли не улещивала:  "Воспарим" (с)?). - Какое. Значит, сама пойду воспарять. "А чего мне хочется? - Стать, ребята, летчицей!" (с).
В воскресенье, как публичная, но порядочная девушка-женщина, поеду кататься на теплоходе с молодым смешливым пидарасиком, который весь - как мечта гомофоба. Тут я поторопилась, конечно, давать обещания, потому что чуть позже выяснилось: всю дорогу пассажирам будут ебать мозг, в смысле, читать стихи русских поэтов и кажется, играть что-то на гитаре. Я, узнав, огорчилась сначала и расстроилась, а потом мы решили, что в случае чего похватаем чтецов-игрунов за ноги и пошвыряем за борт без всякого сожаления, нефиг!.. 
И надо сходить, что ли, пофестивалиться на ММКФ. И кстати уж раздать старые золотомасочные долги.
Начать прямо сейчас.

Сходили и посмотрели "Кококо" это самое Авдотьи Смирновой. И было мне расстройство, потому что не успела открыть  рот, чтоб сказать, что вся картина - инверсия "Душки" Стеллинга, как немедленно выяснилось, что это наблюдение сделала уже добрая сотня человек. Впрочем, страх перед общими местами мне непонятен. "Нечистый туп, ходит кругами, спустя тысячелетия повторяет все те же соблазны и козни, он всегда себе подобен", - известно. 
Одним Стеллингом не обошлось. Здесь несомненная игра с литературными и кинематографическими клише, например, историей Золушки, не сделавшейся принцессой. Или -  бунта демиурга против собственной креатуры - "Собачье сердце", не угодно ли. 
Что до фильма, то он скорее нехорош. Два его костыля - две харизматичные фактурные актрисы: плюшевая, но стервозная внутри Анна Михалкова и первозданная Яна Троянова, с темпераментом Анны Маньяни и лицом Ренаты Литвиновой (из рабочего, правда, поселка). 
Экранная история изображает притяжение, симбиоз, синкретизм и неизбежное в финале отторжение двух классов, двух общественных слоев в лице утрированных их представительниц. В строгом соответствии с первым законом диалектики. 
Что здесь плохо - да то, что литературная основа подминает под себя видеоряд, что нет развития действия, а есть вереница эпизодов, где сперва торжествует, а после раз за разом терпит афронт героиня  Трояновой в глазах  интеллигентной ее подруги-антагонистки. А остроумия диалогов, знакомой  гротескности в изображении работников культуры, правда сильного экранного партнерства двух корифеек не достаточно все же, чтобы закрыть глаза на анемичность (где-то с середины фильма) сюжета и навязчиво антиутопический характер его, посредственную режиссуру, падающий ритм,  самоочевидность выводов и избыточную литературность, которая проявляется во всем: от лобовой атрибутики двух главных героинь до нарочитых внутренних рифм, продуманного чередования ситуаций... 
Почему, наконец, "Кококо" - а это косноязычный лепет новоявленной  Галатеи, угодившей в тяжелые и нежные лапы искусствоведа. Так ей слышится название стиля "рококо", который обыгрывается в сюжете не единожды. Тут тебе и подаренный благодетельнице комнатный фонтан, что и  ночью глубокой нет возможности "заткнуть", и известная синонимия: "дурной вкус"...

Фильм слаб, актрисы хороши.

а похоже, кое-что из того, что о них рассказывают, в самом деле правда. а не прикол, не гипербола, как я склонялась думать.
вот, пожалуйста.
утром по коммерческому вопросу позвонило дивчатко. "але, - сказало, - здравствуйте! кропыва?.." - "да, - ответила, - а вы..." - "а я..." - "вас-то мне и надо!."
поняли, то есть, мы друг друга хорошо. и настал момент диктовать дивчатку мое мыло. 
записывайте,  говорю, - первое слово: арина...
Алина? - тупит дивчатко.
а я, надо знать, это имя на дух не переношу. "не то блядь, не то московская кузина", как справедливо писал сами-знаете-кто. звучит, как если бы мое собственное выговаривал косноязычный. и в точности так звали покойную мою предшественницу... ладно.
поправляю дивчаточко, по мере сил, доброжелательно: арина, - объясняю, - через звонкую согласную, через  раскатистое р-р.
а дивчатко опять за свое: алина?..
я, теряя терпение: няня Пушкина, имя! родионовна, арина, ну же!..
помолчало дивчаточко, подумало. и подумав, спросило: "как?.."
"Пушкина, поэта, курва, няня! арина родионовна, арина!!"  рык, а не лепет!
тут дивчисько что-то начало соображать и адрес дописало, дурацких вопросов не задавая.
только я-то поняла, что дивчиську, по большому счету, - что алина, что арина, что червона калина. пушкин-кукушкин. здравствуй, то есть, племя младое, незнакомое. "иначе одаренное" (с). здравствуй.   

Как знала, как чувствовала: не бывать сегодня разговору о высоком-прекрасном. И не обманулась. Потому что...
Я возвращалась домой. В метро между двумя дамами зияло свободное место я заполнила пустоту собой.
Напротив нас болтался, держась  за поручень, крупный мужик с задумчивым взглядом и беременным чревом. Пузан был развернут к нам боком. Его брюхо прикрывал спереди переброшенный через руку пиджак. И мне не понадобилось много времени, чтобы заметить, что пиджак скрывает от других пассажиров, но не от нас, трех попутчиц, расстегнутую ширинку с беззастенчиво выставленным наружу... крантиком. Крантик, в ракурсе "три четверти" устремленный в нашу сторону, несомненно, был виден моим соседкам слева и справа столь же хорошо, как и мне. Но дамы сидели с таким отсутствующим выражением, словно никакой нахальный крантик не маячил напротив их застывших лиц. Наверное, было в этом что-то пагубно-заразительное, потому что, зыркнув налево, затем направо, я преувеличенно внимательно начала изучать историю СМС в своем телефоне. Целых две остановки.
как вдруг меня что-то взяло. И это не было гневом по адресу визави. Кажется, я не на шутку разозлилась на соседок. Что за заговор молчания, - сказала себе. И втянув воздуха, на самых низких частотах громыхнула на весь вагон: "Ты!.. Брюки застегни! Не на что там у тебя смотреть, извращенец!" - И ухватившись за свисающий пиджак "анискина" (этим словом обозначают любителей прогулок по темным аллеям в плаще на голое тело, а также оригиналов, испытывающих неодолимую склонность навязывать незнакомым дамам в транспорте тесный физический контакт) ,резко задрала его вверх, сделав тайное явным.
ЧтО стало тут с беднягой, как метнулся он от меня, как огорчился!.. Как неуклюже устремился к дверям, как спрятался за собственной спиной!.. " А что? Что он сделал?"! - начали спрашивать пассажиры. - "А вы пиджак у него возьмите, там очень интересно!" - прорычала я.
На первой же станции два решительных попутчика вывели анискина под белы рученьки и уж не знаю, что ему учинили.
И только две мои соседки, левая и правая,  как сидели, так и продолжали сидеть с выражением: "нас нету".
И это я "считаю за низость" (с) определенно.